Красные «яки»Книги / Рассвет над Киевом / Красные «яки»Страница 13
Командир полка поздравил нас с праздником.
Радостный гомон наполнил столовую. Все возбуждены и говорливы. Рядом со мной в отутюженном до лоска обмундировании сидит Сулам. На груди блестит орден Красной Звезды. Чисто выбритое небольшое лицо зарумянилось. Он темпераментно рассказывает, как нужно при перелете линии фронта обманывать фашистских зенитчиков:
— Противник заранее наводит пушки на нас и, как только мы входим в зону огня, бьет точно, потому что мы летим по прямой. А нужно в самую последнюю минуту свернуть с курса. Наводка собьется, и, пока зенитчики делают новые расчеты, мы успеем проскочить.
— Да хватит о боях/Давай о чем-нибудь другом, о мирном, — сказал Кустов.
Но о мирном не получилось. Мы не могли уйти от действительности. Кустов сам тут же заговорил о перелете в Киев и о боях с нового аэродрома.
Особенно возбужден был Хохлов. Он объяснялся больше руками, мимикой, чем словами. Но он уже стал не тем человеком, который два месяца назад не мог сказать ничего членораздельного о своем первом вылете.
— Жалко штурмана дивизии. Первую атаку по нему я отбил. Думал, и он отгонит «фоккера» от моего хвоста, а он за другим погнался. Мы разошлись. Только на один миг. И нет штурмана.
Такие же деловые разговоры вели все летчики, и ужин напоминал разбор полетов по эскадрильям.
Перед Априданидзе оказалась бутылка цинандали. Чья-то заботливая рука незаметно поставила на каждую эскадрилью по бутылке вина, подарок тружеников тыла.
Праздничных посылок полк получил немного, но как они дороги! В них забота народа.
Априданидзе сначала недоверчиво поглядел на этикетку. Потом, словно убедившись, что это наяву, бережно взял бутылку со стола и с наслаждением стал ее разглядывать, в ней — солнце Грузии, аромат его родной земли.
В конце ужина поднялся Герасимов. Лицо мягкое, приветливое. Все сразу смолкли.
— Дорогие друзья! — ласково начал он. — Сегодня у нас праздник особенно радостный. Только что получено известие: нашей дивизии присвоено наименование «Киевская».
В дружных аплодисментах и одобрительных возгласах растворились последние слова комдива. Он поднял руку. Снова тишина.
— Ваш полк потрудился на славу. Особенно хорошо вы воевали последнее время. Сбили сорок восемь фашистских самолетов, а сами все живы и здоровы. Молодцы!
Мы снова зааплодировали.
— Без пищи человек живет около месяца, без воды — неделю, без сна — трое суток. А без любви к Родине, к семье, ко всему родному человек на фронте не проживет и дня. Только любовь дает нам силу и разум в борьбе. Так выпьем за нашу любовь!
Слова Герасимова задели самые сокровенные чувства.
Есть в жизни события, вещи, места, которые дороги и незабываемы только для одного человека. Я, например, сразу мысленно перенесся в деревню Прокофьево, где я родился и где прошло все мое детство. Плачущая мать. Летом 1919 года мы проводили отца в Красную Армию. Пришли домой. А дом-то — сруб под крышей. Мать упала на нары и заплакала. Ее сердце чувствовало, что отца мы больше не увидим.
— Рожь не убрана… поспеет овес, картошка… молотьба начнется, — причитала она. — Начнутся дожди, холода. Где зимой жить-то будем?
Не задумываясь, я радостно ответил:
— Сена накосим, смечем стог и будем в нем жить. И спать мягко.
Мы все-таки построились. Помню, как выйдешь на крыльцо, обдаст тебя с повети приятным запахом сена и мяты. Мать любила эту траву: говорила, что она отпугивает домовых…
Отчетливо вспоминаю огород — любимое место отдыха и игр. За огородом — болото. На краю его стояла баня. Летом, бывало, распаришься — и бегом в болото купаться. А потом валяешься на траве.
С матери, с родного дома и огорода, с болота в травянистых берегах и деревни в полтора десятка домов начало складываться для меня понятие — Родина!
Очнувшись, я взглянул на Герасимова. Он вертел в руках большое красное яблоко. Тоже, наверное, думал о своих близких — об Олежке, как он называл старшего сына Олега, о младшем Борисе и, конечно, о жене Полине. На фронте воспоминание о родных всегда придает силы. Комдив как-то очень по-домашнему ласково улыбнулся: