На одной романтике далеко не уедешьКниги / Рассвет над Киевом / На одной романтике далеко не уедешьСтраница 11
— А тебя что больше всего привлекало в летной профессии? — спросил я у Игоря.
— Риск, опасность, — не задумываясь, ответил Кустов. — Где столько романтики, как в авиации? Вон сколько книг написано о нашем брате. Сколько песен и стихов сложено!
— Да, написано много, — отозвался Тимонов. — И большинство писателей считают, что всех летчиков чуть ли не с пеленок влекло к себе небо. А на самом деле, сам видишь, не всех. И не только в романтике дело…
Нельзя было не согласиться с Тимоновым. Наше поколение садилось в самолеты по зову партии и комсомола. Стране требовались летчики, и мы шли учиться летать, чтобы быть готовыми в любой момент выступить на защиту Родины. Вот что было основным, вот почему молодежь рвалась в авиацию. Да и не только в авиацию — во все военные школы.
Наши отцы шли в огонь революции потому, что понимали: другого пути нет. Теперь воюем мы, их дети, второе поколение революции. И мы не разгромили бы фашистов под Москвой и на Волге, не победили бы в Курской битве, если бы нам не придавали силу идеи коммунизма, глубочайшее сознание, что без Советской власти для нас жизнь не жизнь.
…Дремавший у наших ног Варвар вдруг вскочил, навострил уши и, жалобно заскулив, бросился прочь. В чем дело? На аэродроме стояла тишина. В степи — никого.
— С ума спятил, что ли? Варвар, Варвар! Назад! — закричал Лазарев.
Все встали. И тут услышали какое-то далекое посвистывание. Посмотрели на запад — ничего. И вдруг на восточной стороне аэродрома что-то страшно затрещало, загрохотало. В первое мгновение показалось, что с темнеющего небосклона обрушилась на нас лавина огня и дыма. Показался один «фоккер», другой… Масса «фоккеров» и «мессершмиттов» пикировали сверху. Косой смертоносный дождь хлестал по аэродрому. Секунда — и зловеще черные кресты, изрыгающие огонь, замелькали над нашими головами. Вражеские истребители опустились так низко, что наши тела как-то сами прижались к земле. В беспомощном ожидании я вспомнил слова Саши Романенко: «Раз мы молчим — немцы заговорят». Вот они и заговорили.
Оцепенение, вызванное внезапностью, прошло. Мы бросились по самолетам. Только успел я прыгнуть в кабину, как пушечно-пулеметный грохот заглушили сильные взрывы. Задрожали аэродром, небо, фонтанами брызгала земля. Все заходило ходуном. «Як» подо мной, что пришпоренный конь, запрыгал. Куда там взлетать! Снимут еще на разбеге или попадешь под бомбы…
Стихло. Ни взрывов, ни стрельбы. «Не оглушило ли?» — подумал я. Нет! Жив и невредим.
От взрывов бомб медленно оседают облака пыли. Фашистские истребители, пронесшиеся ураганом, уже исчезли в ослепительном закате. Медленно, с оглядкой, поднимаются с земли люди. На аэродроме царит тревожная, гнетущая тишина. Оглушенные неожиданностью налета, люди никак не могут прийти в себя. Страшно, боязно думать, что вот-вот сейчас ты увидишь погибших друзей и разбитые самолеты. В расположении нашего полка нет пожаров. Убитых и раненых тоже не видно. Самолеты стоят как ни в чем не бывало. Неужели пронесло? Не верится.
Но на стоянке 32-го полка полыхает костер. Оказывается, не пронесло.
В эскадрилью на машине примчался командир полка. Не выходя из кабины, Василяка стал распекать летчиков. Вместо того чтобы укрыться в щелях, многие бросились к самолетам, и это было, конечно, ошибкой.
— Кому нужна эта смелость во время штурмовки! Хорошо хоть, что никто не попытался взлететь, а то перещелкали бы, как воробьев. Я с КП видел две пары «мессершмиттов», они так и кружились вверху. Зашевелился бы какой-нибудь «як» — сразу бы его пригвоздили.
— Почему дежурное звено не взлетело? — спросил кто-то.
— Не успели запустить моторы, как все уже кончилось. Подниматься вдогон — что после драки кулаками махать.
— Как в других полках?
— Еще не узнавал. Но вон, видите, — в тридцать втором горит «як».
Командир поехал к соседям.
— Ах, картошка — объеденье, пионерский идеал! — грустно пропел Лазарев, глядя на Тимонова. — Ну как, романтик, — повернулся он к Кустову, — всласть отдохнул?
— Жалко, что картошку не доели, — ответил Тимонов. — Братцы! Костер-то наш где? Пойдемте посмотрим.
На месте костра несколько круглых ямочек. Такие же ямочки — следы разрывов авиационных снарядов — и там, где мы сидели. Головешки расшвырены.