Данники и даннические отношения на руси х-хи вв. В дореволюционной и советской историографии

Книги / Киевская Русь. Очерки отечественной историографии / Данники и даннические отношения на руси х-хи вв. В дореволюционной и советской историографии

Страница 14

Таковы соображения О. М. Рапова о древнерусской дани. При бли­жайшем рассмотрении они обнаруживают некоторый дефицит историче­ского подхода к проблеме возникновения дани— феодальной земельной ренты. Стремление исследователя обозначить этапы становления дани-ренты создает, как нам кажется, лишь видимость историзма. Ведь завоева­ние племени и «возложение» на него дани— акты теснейшим образом взаимосвязанные и, собственно, одновременные: подчинение одного племени другим выражалось в уплате дани побежденных победителям. Завое­вание и обложение данью— две стороны одной медали. Разделять их по­этапно методически неправомерно.

В книге о княжеских владениях на Руси О. М. Рапов рисует более ди­намичную картину превращения дани в феодальную ренту. Согласившись с мыслью Л. В. Черепнина о постепенном перерастании дани в ренту, он ста­рается показать эту постепенность на примере истории Древлянской земли IX — первой половины X в., когда племенная знать, возглавлявшая древ­лянское общество, наложила руку на общинные земли. Но вот в правлении Олега «политическая власть киевского князя была распространена на Древ­лянскую землю». И О. М. Рапов ставит вопрос: «посадил» ли Олег у древ­лян своего наместника, или же, пойдя на компромисс с тамошней знатью, оставил за ней право распоряжения «внутри области», т. е. превратил древ­лянских князей и старейшин в вассальных держателей? Ответ у автора сле­дующий: «Нам представляется более вероятным второй вариант, так как местные древлянские князья упоминаются в летописи спустя 30 с лишним лет после смерти Олега. А в таком случае следует считать, что Древлянская земля была в 883 г. „окняжена" Киевом еще не полностью». Окончатель­ное «окняжение» земель древлян произошло после известного похода Оль­ги в 946 г., в результате которого «местные старейшины-землевладельцы» лишились «своих держаний» и были заменены администрацией из Киева. Древлянская дань стала феодальной рентой.

В построениях О. М. Рапова тезис об узурпации древлянской знатью общинных земель выглядит более декларативным, чем доказательным. По­этому переход дани в ренту едва ли может быть обоснован одной лишь сменой древлянских правителей киевскими.

Не имеют категорического звучания и признаки, воспринимаемые О. М. Раповым как присущие дани, т. е. феодальной ренте. Об этом убеди­тельно писал А. Л. Шапиро, оспоривший его выводы относительно социаль­ной природы даней X в.: «Все черты, которые О. М. Рапов считает отличи­тельными признаками дани-ренты, в равной мере присущи и дани-контрибуции. Дань-контрибуция, которую киевские князья брали с Византии, не была единовременным платежом, а должна была повторяться. Недаром в „Повести временных лет" под 971 г. указывается, что Святослав, приняв от царя дары, говорил: „Аще ли почнеть не управляти дани, да изнова из Руси, совкупивше вой множайша, пойдем Царюгороду". Дань-контрибуция, как и дань-рента, и даже в большей степени, чем эта последняя, взималась по оп­ределенной норме, в установленных размерах, иногда и с земельных площапей. Вспомним, например, татарскую дань с сохи и сборщиков татарской дани поплужников». У Рапова фигурирует еще один важнейший признак

пани-ренты: верховная в лице князя собственность на земли покоренных Кие­вом племен. А. Л. Шапиро решительно (и, на наш взгляд, справедливо) отвер­гает мысль о верховной земельной собственности первых Рюриковичей и тем самым отклоняет указанный признак как несостоятельный.

В качестве феодальной повинности толкует дань Ю. А. Кизилов, по мнению которого уже к концу IX в. установилась собственность киевских князей на ряд территорий покоренных ими восточнославянских племен.Иными словами, Ю. А. Кизилов наблюдает в указанное время «окняжение» земли, возникновение верховной собственности князя на землю. Дань превращалась в феодальную ренту. «С нашей точки зрения, — заявляет ав-ТОр) — из того, что дань взималась лишь в среде "примученного" населения соседних общностей, а не на территории „Русской земли", нельзя делать вывод о ее контрибуционном характере, поскольку „примучивание" в фео­дальную эпоху сплошь и рядом играло роль основного орудия, с помощью которого происходила реализация прибавочного труда в пользу коллектив­ного или частного земельного собственника». Ю. А. Кизилов, по сущест­ву, не различает насилия, совершаемого внутри общества господствующим классом над классом непосредственных производителей, и насилия, осуще­ствляемого в ходе межплеменных войн, сопровождавшихся грабежами эпи­зодическими и постоянными в виде даней, выплачиваемых, как говаривал летописец, «мира деля». Такое неразличение исторических явлений делает позицию исследователя легко уязвимой.

Близкие к концепции Л. В. Черепнина суждения высказал С. М. Каш­танов, рассматривавший дань в теоретическом аспекте. Он полагает, что «взимаемый феодалом налог по своему экономическому происхождению — рента, по методу присвоения — дань».

Проблема «окняжения» земли, разработанная Л. В. Черепниным, сыг­рала важную роль в представлениях В. Л. Янина о социальном развитии Новгорода X— конца XI столетий. В те времена вотчинная собствен­ность новгородских феодалов еще не сформировалась, и бояре являли со­бой ассоциацию, обладавшую правом корпоративной собственности на землю. Исходя из мысли о корпоративной (государственной) земельной собственности новгородского боярства, В. Л. Янин наделяет рентным ха­рактером взимаемые им подати, в том числе, разумеется, и дань.'