Советские историки о смердах в киевской русиКниги / Киевская Русь. Очерки отечественной историографии / Советские историки о смердах в киевской русиСтраница 14
Мы полностью согласны с мнением Л. В. Черепнина, что «существующие в литературе точки зрения на смердов как на свободных общинников или как на все древнерусское крестьянство не подтверждаются источниками». Нам кажется также правильным выделение смердов в отдельную группу сельского населения, зависимую сперва от государства, а потом — от вотчинников. Но мы иначе видим пути возникновения этой зависимости и основу, на которой она сохранялась и развивалась. И в данном случае никак нельзя поддержать концепцию Л. В. Черепнина, по которой в Киевской Руси земля в результате окняжения находилась в верховной собственности государства, а конкретнее— князя. И уже попросту ошибочным является отождествление смерда, сидящего на окняженной земле и уплачивающего дань-ренту, с крестьянином-аллодистом. Аллод, насколько известно, есть свободно отчуждаемая частная земельная собственность. Смерд, изображаемый Л. В. Черепниным, живет не на своей, а на государственной земле. Он, следовательно, не аллодист, а зависимый держатель.
Сравнительно недавно с новой версией истории смердов на Руси выступил Б. А. Рыбаков. Рассмотрев соответствующие документальные данные, он пришел к заключению, что эти данные не позволяют присоединиться к мнению Б. Д. Грекова, который под смердами подразумевал всех крестьян-общинников, как свободных, так и зависимых. Сведения о смердах и кме-тах (последние отождествляются автором со смердами), почерпнутые из источников XI-ХII вв., убедили Б. А. Рыбакова в том, что «смерд — прежде всего сельский житель, землепашец, а во вторую очередь воин; кметь — исполнитель княжеских поручений, требующих вооруженной руки; он мог вести свое хозяйство, но мог и кормиться за счет княжеской „милости", сближаясь с „милостником" ХII в. или с гриднем, более связанным с княжеской гридницей». Б. А. Рыбаков принимает смердов за свободных людей, близко стоящих к князю. Правда Ярославичей и Устав Мономаха дали ему основание сделать насчет смердов следующие выводы: «1. Смерды не являются членами общины-верви, которых источники называют „людьми", а не смердами. 2. Смерды лично свободны и четко отделены от холопов. В отличие от холопов преступники из среды смердов платят князю штраф-продажу. 3. Неприкосновенность личности смерда ограждена „княжьим словом", а по размерам компенсации „за муку" смерд приравнен к огнищанину. 4. Смерд располагает каким-то владением (в составе которого есть кони), переходящим, как правило, по наследству, но в случае отсутствия сыновей отписываемым на князя. 5. В названных источниках нет никаких прямых данных о задолженности смердов, о продаже смердов в рабство и о бегстве смердов со своего места. 6. Смерды связаны с князем; нет ни одной статьи или дополнительной приписки о боярских смердах, хотя Устав Мономаха содержит несколько приписок типа „такоже и за бояреск"».
Перейдя от Правды Ярославичей и Устава Мономаха к другим видам источников, Б. А. Рыбаков с их помощью определяет местопребывание смердов Х1-ХИ вв. Оказалось, что смерды жили в княжеских селах, тогда как в весях обитали «крестьяне-общинники», «люди» Русской Правды, объединенные в верви. Однако иногда в виде исключения в селах встречались смерды, а также изгои и «какая-то челядь». Впрочем, «смерды, как и крестьяне-общинники, живут в селах и пашут землю». Вместе с тем смерды проживают в погостах «или подле них». Эти определения, как видим, носят разноречивый характер.
Взору Б. А. Рыбакова открылась «военная сущность» смердов, готовых в любой момент выступить в поход. Надо сказать, что эта «военная сущность» становится проблематичной, если учесть, что смерды, по его словам, «во-первых, пахари, живущие в селах, земледельцы, пашущие на конях, хранящие снопы на гумне, имеющие семью. Во-вторых, они— в экстренных случаях— конные воины, без участия которых немыслим поход в половецкую степь». Поскольку смерд, в первую очередь пахарь, а во вторую — воин, то вряд ли возможно определять сущность смердов как военную.