Советские историки о смердах в киевской руси

Книги / Киевская Русь. Очерки отечественной историографии / Советские историки о смердах в киевской руси

Страница 17

Г. В. Абрамович, конечно, знает, что запись норм Русской Правды производилась не рядовыми общинниками-земледельцами, а князьями и другими знатными «мужами». В этом смысле Русскую Правду можно на­звать документом, вышедшим из среды знати. Так, кстати, и считают многие современные ученые, относящие Русскую Правду к памятникам фео­дального права. Читая ст. 3 — 8 Пространной Правды, Г. В. Абрамович не мог не обратить внимание на то, что в них устанавливается ответственность верви перед князем за убийство его людей. Здесь мы наблюдаем отношения князя и верви, сложившиеся во второй половине XI-XII вв. Их юридиче­ское оформление в Пространной Правде ничего общего не имеет с фикса­цией обычного права, как уверяет Г. В. Абрамович. Недаром новейшие ис­торики усматривают в упомянутых статьях указание на «окняжение» верви, включение ее в сферу феодальных отношений. Отсюда видно, что дово­ды Г. В. Абрамовича не выдерживают критики.

Точку зрения Б. Д. Грекова на смердов проводил и В. И. Буганов, кото­рый писал: «Со времени возникновения феодальных отношений в Древней Руси основную массу населения, непосредственных производителей матери­альных благ в сельском хозяйстве, составляли общинники— владеющие средствами производства и ведущие свое хозяйство земледельцы, землепаш­цы. Одни из них (а они составляли в Древней Руси большинство) не попали еще в частновладельческую зависимость от феодалов, владели землями, вер­ховными собственниками которых выступали великие князья, государство, платили им дани и всякие поборы, судебные пошлины и другие сборы, т. е. были людьми правоспособными с юридической точки зрения. Но другая часть смердов в IX-X вв. потеряла свою самостоятельность и независимость, и „Правда Ярославичей" — кодекс второй половины XI в. — достаточно яс­но говорит об их феодально-зависимом состоянии, когда приравнивает рабо­тающего в княжеском хозяйстве смерда к рабу (холопу) и рядовичу, за убий­ство которых взимается одинаковый штраф — 5 гривен. Эти зависимые смерды платят феодальную ренту, несут различные повинности в пользу сво­его владельца; как правило, если они живут в барской усадьбе, то работают на барщине и входят в состав челдди, а если живут вдали от усадьбы, то пла­тят феодальную ренту продуктами». В. И. Буганов называет различные спо­собы превращения свободного смерда-общинника в зависимого держателя: прямой насильственный захват общинных земель с проживающим на них населением, пожалование со стороны великих князей, закабаление феодала­ми разоренных, обнищавших общинников.

По мнению В. В. Колесова, изначально «смерды были свободными крестьянами. Прочие характеристики смердов изменялись в зависимости от изменения социально-экономических отношений, а это и создавало трудно­сти в истолковании называющего их слова, вызвало колебания историков в точном определении социального статуса смерда». Свое истолкование термина «смерд» В. В. Колесов построил на соединении точек зрения Б. Д. Грекова и С. В. Юшкова. В духе Б. Д. Грекова и со ссылкой на него В. В. Колесов говорит: «Смерды— „свободные члены общины", поначалу „собственники-земледельцы", они чаще всего были общинниками на тех территориях, которые колонизовались уже в историческое время». Затем он, ссылаясь уже на С. В. Юшкова, замечал: « .оставаясь на своих родовых землях, захваченных феодалами, они (смерды. — И. Ф.) по-прежнему жили в селах на чужой отныне для них земле, становясь вассалами .». И далее, в согласии со взглядом С. В. Юшкова на смердов, автор утверждает, что «с XII в. смерды — один из разрядов сельского населения, люди князя на княжьей (или на боярской) земле». Но несколько ниже оказывается, что «смерд— все-таки лично свободный член сельской общины». Тут есть оп­ределенная непоследовательность. Однако главная мысль В. В. Колесова о том, что социальный статус смердов изменялся по ходу развития социаль­но-экономических отношений, является, несомненно, плодотворной.