Генезис феодализма на руси в советской историографии

Книги / Киевская Русь. Очерки отечественной историографии / Генезис феодализма на руси в советской историографии

Страница 50

Таковы некоторые главнейшие положения концепции Б. А. Рыбакова о генезисе феодализма в России. В этой концепции остаются не вполне яс­ными два фундаментальных вопроса. Во-первых, нет необходимой опреде­ленности в том, какая форма феодальной собственности, а стало быть и ренты, была первичной: верховная собственность государства или частное землевладение — боярская вотчина. Ведь появление обеих разновидностей феодальной собственности автор датирует VIII—IX вв., связывая с каждой из них в отдельности рождение феодализма в целом. Во-вторых, непонятно, как соотносились упомянутые формы феодальной собственности друг с другом, т. е. насколько они совместимы в общем потоке генезиса феода­лизма.

Несмотря на различие представлений о том, как конкретно возникало феодальное общество, советские историки едины в мысли, что феодализму на Руси предшествовал первобытнообщинный строй. Лишь А. П. Пьянков и В. И. Горемыкина думают иначе, полагая, будто классовая формация в Древней Руси была сперва рабовладельческой и только потом — феодаль­ной. Правда, они не решаются говорить о развитом рабовладении. Но ран-нерабовладельческий характер отношений у наших далеких предков им кажется несомненным. А. П. Пьянков обнаружил раннерабовладельческое общество у антов, а В. И. Горемыкина— на Руси X-XI вв. Нельзя названным авторам отказать в чувстве поиска. Однако путь, какой они избра­ли, представляется нам малообещающим.

Наш обзор советской исторической литературы, посвященной пробле­ме генезиса феодализма на Руси, подходит к концу. Прежде чем завершить его, коснемся дискуссии на эту тему, начатой журналом «Вопросы исто­рии» в 1985 г. Ее открыла статья М. Б. Свердлова. И это в некотором роде странно, поскольку М. Б. Свердлов стоит в ряду сторонников традици­онных взглядов на историю Древней Руси. Основной пафос его работ свя­зан с поисками дополнительных аргументов в пользу концепции, возник­шей еще в 30-е годы. Естественно, он не мог предложить ничего принципи­ально нового, что вызвало бы у исследователей желание активно включить­ся в обсуждение затрагиваемых им вопросов. Отсюда вялое течение дис­куссии: за два года после выступления М. Б. Свердлова в журнале появи­лось ничтожное количество статей.

Позиция М. Б. Свердлова помешала ему трезво и объективно оценить сложившуюся в историографии Киевской Руси ситуацию, разобраться в ней глубоко и всесторонне, чем, вероятно, объясняется отсутствие в его статье обоснования необходимости в настоящее время дискуссии по проблеме ге­незиса феодализма в России. Однако дискуссионная обстановка возникает не по воле того или иного ученого, а является следствием развития науки, выражает потребности дальнейшего роста научных знаний. Если речь идет о подлинно научной дискуссии, а не о бесплодных словопрениях или про­работке, что, увы, у нас бывало, то такая дискуссия на определенном этапе развития науки становится событием назревшим и неизбежным. Это и дол­жен был показать М. Б. Свердлов. Но вместо серьезного обоснования целе­сообразности дискуссии он констатирует в современной советской исто­риографии лишь «противоположные тенденции при изучении Древней Ру­си: продолжение традиций школы Грекова и их дальнейшее развитие в ана­лизе древнерусского общества как целостной феодальной системы, форми­рующейся в результате разложения родо-племенного строя, и другие линии, утверждающие значительную роль рабовладения, либо представления о «нефеодальном» или «дофеодальном» общественном строе Древней Руси и возвращающие науку к давним мнениям (признание этого строя рабовла­дельческим либо доклассовым, неклассовым, формационно неопределен­ным)». Автор, одобряя «традиции школы Грекова», полностью отвергает «другие линии», предпочитая, видимо, «одноколейный» путь движения науки.